Однако остальные татары из числа зевак постепенно приходят в себя. Плохо. Если рванут очертя голову – не остановить. Живым мы ни хана, ни его сыновей не отдадим, но оно понятно нам, а надо, чтоб стало понятно им.

Шесть.

Я кричу, предупреждая, что в случае сопротивления Кызы-Гирей вместе с сыновьями погибнет, но помогает мало. Кто-то не слышит, а услышавший не врубается – понималки, судя по выпученным глазам и оскаленным ртам, выключены напрочь. Придется принять превентивные меры.

Семь.

Я машу рукой Моргуну. Тот постоянно глядит на меня, как велено, потому видит мой жест сразу. И какой рукой я его сделал, тоже. Теперь сам бы не перепутал, ибо взмах правой – залп из органов, а левой – из сорок. Нет, все в порядке, махнул как и я, левой.

Дружного залпа не получилось, куда там. Но не страшно. Ух, как здорово сыграли пушкари на своих «сороках», бабахнув в разъяренные рожи. Выбили, конечно, не всех, кто ринулся вперед, но проредили первые ряды изрядно. Да и уцелевшие мгновенно шарахнулись назад, прочь от наших телег, оставив свободную зону метров в сто.

Восемь.

Я вновь ору, предупреждая татар о последствиях. Судя по истошному визгу ярости, на сей раз мой голос слышат многие. К тому же изрядно помогает наглядная демонстрация. Это Годунов по-прежнему лежит на земле, надежно закрытый со всех сторон телохранителями, а всю троицу Гиреев – Кызы, Тохтамыша и Сефера – успели поднять на ноги и у каждого два ножа под подбородком. Картина маслом, понятная без слов, ибо классика.

Девять.

Оглядываюсь на ханский шатер, из-за которого два других, увы, почти не видны. В них наши невесты. Непонятно одно, почему они еще там и отчего медлит Вяха. Понятно, что везти их сюда следует с предельной осторожностью, времени оно займет о-го-го, но я четко сказал ему: едва они окажутся у тебя, немедленно шли гонца для моего успокоения.

Ну и где гонец, чёрт бы его побрал вместе с Засадом?!

Десять.

Желание самому отправиться туда просто нестерпимое, и я, не сдержавшись, подзываю Груздя, намереваясь оставить его за себя, и начинаю его инструктировать, но вовремя спохватываюсь, взяв себя в руки. В конце концов, Галчонок ясно сказала, что особой дополнительной охраны близ их шатров нет. Следовательно, Вяха попросту не успел послать гонца и можно чуть подождать, ибо тут я гораздо нужнее, поскольку ситуация патовая. Татары не могут смириться с неизбежным, а мы хоть и взяли такие ценные трофеи, но покинуть их лагерь беспрепятственно не можем. Значит, надо задействовать для уговоров их командиров, а кому этим и заниматься, если не мне?

Выдергивал я из ханского окружения лишь тех, кто станет трудиться на совесть, уговаривая воинов угомониться, ибо они сами слишком много теряют в случае гибели Кызы. Да еще тех, кто стоял у шатра не один, а с сыном. У них тоже прямой интерес, чтобы все закончилось мирно – сын в закладе. Откуда я узнал про всех них? Спасибо консультациям Фарида-мурзы. Или вы думаете, я ради праздного любопытства выспрашивал его о наиболее знатных людях в окружении хана?

Говорил я с ними недолго, торопливо изложив самую суть. Либо они нас выпускают вместе с бывшими пленницами и тогда с головы хана и его сыновей не упадет ни один волос, либо… Мы, конечно, погибнем, спору нет, но я и мои люди к этому готовы. Зато и в живых никто из этой троицы не останется. Один выстрел в мешки с порохом – и красноречивый кивок на телегу, которую к тому времени подкатили вплотную к Кызы и его сыновьям – и от них клочков не соберут.

Груздь, стоящий подле меня, понимающе склоняет голову, полагая, что стрелять придется ему, а я продолжаю. Мол, сейчас я их отпускаю – кивок спецназовцам и острые ножи взрезают веревки на их руках – но им придется угомонить своих воинов.

Про то, что и хану с сыновьями, и их отпрыскам, придется отправиться с нами в Москву, я благоразумно умалчиваю. Об этом успеется. Когда угомонятся, обязательно начнется следующая стадия переговоров, и тогда….

Одиннадцати не было – где-то произошла промашка, осечка, прокол, просчет, потому что в глазах спецназовца Скока, наконец-то прискакавшего с весточкой от Вяхи Засада, плещется такой испуг, что мне сразу понятно: рули у ракеты заклинило и дальше нормальный полет невозможен.

– Живы?! – заорал я. – Они живы?!

Скок торопливо закивал.

Фу-у! Значит, полетаем по орбите, повращаемся. А рули и починить можно, не страшно. Ничего не страшно в этой жизни, кроме одного – того, что по счастью не произо…

– Тока худо там, – выпалил он.

– Ксения? – похолодев, выдавил я.

Скок потупился.

– Груздь, командуй, – рявкнул я и ринулся к спецназовцу, испуганно шарахнувшегося от меня.

Я не помню, как оттолкнул его от коня, как вскочил в седло, как… В эти мгновения я ничего не видел, не слышал, и мало что соображал. Все словно остановилось, да и конь почему-то плелся еле-еле, и я, недолго думая, выхватив из-за голенища нож, с силой воткнул его в бок бедной животины, понуждая перейти на рысь. Вроде тот прибавил ходу, но все равно медленно, очень медленно….

Второй раз кольнуть лошадь я не успел, оказавшись почему-то рядом с одним из шатров. Чудно, но времени удивляться нет. Да и слушать пояснения Вяхи Засада, растерянно стоящего вместе с пятью спецназовцами возле, тоже.

Взял я себя в руки, лишь когда откинул полог и увидел ее….

Глава 36. Ох уж эти женщины!

Первое, что чтало понятным: жива моя лебедушка. Более того, кажется, цела и невредима, коль стоит на своих ногах. А вот дальше стоп-кадр. Оказывается, не один я умник насчет заложников. Русскому мужику и Сунь-цзы читать не надо – он смекалистый. Разок увидел и вмиг скопировал. И в данный момент один из этих смекалистых в том самом синем шелковом халате с яркими цветами стоит в середине шатра позади царевны, размахивает здоровенным тесаком в опасной близости от ее лица, и чего-то истошно орет. Ну в точности как я совсем недавно татарам, даже громче.

Вот оказывается, куда бежал ты от ханского шатра. Ну-ну. И чего ты хочешь, дядя? Ах, чтоб я отпустил тебя. Да ради бога. Чего? Какой засапожник? Я недоуменно посмотрел на свою ладонь, в которой по-прежнему зажато окровавленное лезвие. Ну с этим-то никаких проблем, пожалуйста. Я медленно (ни одного быстрого движения) нагнулся, опуская нож на ворсистый ковер, неспешно выпрямился и продемонстрировал пустые руки.

Но эта зараза не собиралась угомониться или хотя бы убавить громкость, продолжая истошно вопить и требовать, требовать, требовать. Увы, он не просто хотел заполучить для себя коня, но и покинуть шатер вместе с Ксенией, не выпуская ее из своих поганых рук, пока не отойдет вместе с нею на пятьсот саженей. Этого я допустить не мог, ибо тогда вернуть ее обратно нечего и думать. Татары такой козырь из рук не выпустят. И что делать?

– А теперь послушай меня, – неторопливо произнес я. – Даю тебе свое княжеское слово в том, что если ты отпустишь царевну, то выйдешь из шатра живым и невредимым. Тебе дадут коня, нет, двух коней, – поправился я, – и езжай куда хочешь, на все четыре стороны.

Мой голос был негромким и мягким, тон – убедительным, призывая поверить, что я сдержу свое обещание. Я и вправду был готов его сдержать, ибо мужичок оказался смекалист, но глуп, потребовав за бесценную жизнь моей белой лебедушки всего-навсего свою. Экие пустяки. Все равно, что расплатиться за мешок алмазов стеклянными бусами.

Нет, позже я его найду. Я и приметы его запомнил: плюгавый, корявый, бороденка и та какая-то куцая, словно выщипанная, а на шее, сбоку, рядом с левым ухом темная полоска…. Ну-ка, ну-ка, приглядимся повнимательнее.… Так и есть, не грязь – родимое пятно. Особая примета. У-у, дядя, пиши пропало. Быть тебе в скором времени на колу, если раньше не уйдешь за наши рубежи вместе с татарским войском. Но это потом, а сейчас никаких препятствий. Уйдешь ты, конечно уйдешь, в смысле ускачешь. Княжеское слово – золотое слово и без разницы кому именно я его даю, друзьям или врагам.