Додумывать я не стал, отмахнулся. Делай что должен и пусть случится то, чему суждено. Поэтому едва пищали отнесли обратно, как я незамедлительно возобновил прерванный разговор, начав выпытывать у мурзы кто есть кто, чтобы тот больше ничего не успел спросить. В смысле лишнего. Так, увлеченные беседой, мы вместе с нуретдином Сефером и Федором выехали за ворота. За нами два десятка телохранителей и спецназовцев, следом сотня татар, а вот потом….

Не зря я тренировал народец, ох, не зря. Сотники – вдруг Фарид-мурза или Сефер запомнит их лица – оставались прежними, но следом за ними ехали уже иные гвардейцы, вынырнув из узеньких проулочков. И у каждого за поясом под плащом кое-что имелось. И не только пистолеты, но и гранаты. Да и под кафтанами поддеты кольчуги. Понятно, что не всех они уберегут от стрел, но какая ни есть, а защита.

Телеги, выехавшие за ворота, тоже были не те, равно как и сундуки на них. Правда, последние очень похожие, с такими же шишечками на уголках, и даже с двумя сургучными блямбами-печатями (заранее присобачили, вот только обе русские, татарского оттиска не имелось), но ни золота, ни серебра, ни драгоценностей в сундуках уже не имелось. Иная в них таилась начинка.

Заменили и подводы с пищалями. Теперь в них катили к татарскому лагерю иные, заряженные и не требующие горящих фитилей. Словом, все тип-топ и накладок не приключилось, о чем мне зычно просигнализировал Аркуда, не таясь, крикнув во всю глотку:

– Порядок, княже! Последняя выехала.

А Клюка – куда ж без него – добавил:

– Все чудненько.

Годунов при этом как-то странно посмотрел на меня и помрачнел еще больше. Возможно я и ошибаюсь, но по-моему в его взгляде мелькнуло разочарование. А чего он ждал? Сам потребовал поклясться, что я ничего, ничем и никак. Ну и ладно, пусть пострадает немного. Зато его унылый вид – самое то для Кызы.

Итак, первая часть моего плана отработана на сто процентов и весьма удачно. Однако основное ждало впереди и расслабляться не следовало….

Глава 35. Ключ на старт

Кызы-Гирей встречал нас, как и было уговорено, у своего пышного высокого шатра. Подле него стояло человек двадцать – хан явно желал насладиться своим неслыханным торжеством. Но свита меня не смутила. Сановники – не телохранители и вояки из них никакие. Конечно, каждый из них, не взирая на возраст, запросто может всадить стрелу в моих людей, но луков-то у них не имелось, а до сабель дело дойти не должно. Телохранителей хватало, но и тут удача. В предвкушении приятного и интересного зрелища придворные невольно подались вперед и здоровенные воины оказались слегка оттеснены от Кызы.

Хан разоделся для встречи – мама, не горюй. Один рубин, сверкавший на его высокой белой шапке с меховой оторочкой, чего стоил. В мое время коллекционеры выложили бы за него пару миллионов зеленью и прыгали от счастья, что купили задешево. Золотой пояс запросто мог сойти в двадцать первом веке за мини-юбку, от обилия драгоценных камней на ножнах его сабли – благо, солнышко из-за облаков выглянуло – аж глаза слепило, а в цветастом халате синие сапфиры служили вместо пуговиц.

«Кажется, дяденька пониже Одинца, но куда тяжелее», – сделал я неутешительный вывод и оценивающе прикинул, как лучше за него браться. Хан и впрямь своими габаритами изрядно походил на гоголевского Тараса Бульбу. Понятно, не лицом – и глаза узковаты, и скулы торчат, словно крылья. Зато фигура у него еще та. Массивная, как у борца сумо, и кряжистая, как столетний дуб. Имелось и неплохое пузцо – очевидно, сказывалось обилие жирной баранины и мягкие подушки, на которых он, по-видимому, немало возлежал в последние годы.

Впрочем, сабельные шрамы на лице, особенно тянувшийся от подбородка до правого виска, подтверждали, что вояка он о-го-го, а могучие плечи напоминали, что он и сейчас, несмотря на немалый живот, в состоянии с одного удара снести вражескую голову. Да и сабелька у него в ножнах хоть и богато изукрашенная, а навряд ли декоративная – скорее всего дамасская сталь или булат. Словом, из тех, что и гвоздь разрубят, и волосок на лету располовинят.

Одно хорошо – он не ожидает подвоха, и свалить его у меня должно получиться. Ну а лежа на земле особо не развернешься, особенно если заломить руки, взяв одну на излом.

А Фарид-мурза уже остановил своего коня, давая понять, что дальнейший путь належит проделать пешком. Пора, так пора. И я взмолился к небесам лишь об одном: «Господи, да будешь ты ни за, ни против нас». Продумано-то вроде бы все, но случайности, в том числе и самые каверзные – такая штука, от которых никто не застрахован. И тогда непременно сработает правило мелочей: если что-то кажется несущественным, оно и сыграет решающую роль. Причем непременно негативную.

А в голове пошел обратный отсчет, похожий на тот, что дается при старте космической ракеты. Только там на секунды, а у меня подлиннее.

Десять.

Я громко командую:

– Почетную дорожку для государя всея Руси Федора Борисовича Годунова и великого Кызы-Гирея!

Спешиваюсь сам, кинув поводья Дубцу и с удовлетворением наблюдая, как четверо телохранителей с рулонами алой ткани бегут к Кызы и обгоняя их скачут к нему же Сефер и Фарид-мурза, желая присоединиться к этому, как его, лучезарному солнцу Крымского ханства.

Девять.

Я подхожу к продолжавшему сидеть в седле моему ученику и, припав на одно колено, подставляю ему второе, попутно лишний раз порадовавшись, что он ничегошеньки не знает. Такое лицо не сыграть, во всяком случае Федору, все искренне, от души. Страдает человек, жуть как ему все не нравится, но деваться некуда, приходится покориться. Думаю, если и имелись у Гирея легкие сомнения, то при виде лица Годунова их смело, словно ураганным ветром хлипкую паутину.

Восемь.

Спешились и Фарид-мурза, и Сефер, торопливо докладывая Гирею о результатах. Точнее, тарахтит один нуреддин, с улыбкой указывая рукой на телеги, неспешно продолжающие катить вперед, отделяя всех, включая сопровождавшую нас татарскую сотню, от остальных любопытных, толпящихся поодаль. Пока это просто черта, ибо время превратиться в полукруг еще не пришло.

Семь.

Покатились рулончики, образовывая с двух сторон дорожку, на которую хан уверенно наступает, решительно шагнув навстречу брату своей невесты. Шагнул первым, не обратив внимания, что Годунов не сделал этого. Верный признак, что он ничего не подозревает. Но и шестеро из числа его телохранителей шагнули следом. Плохо, но не страшно. У людей Метелицы наметанный глаз, верная рука, в каждом сапоге по два метательных ножа, а у спецназовцев вдобавок и по два пистолета. На всех хватит и останется.

Я выпрямляюсь и, продолжая бережно придерживать Федора под локоток, подвожу к алой полосе материи, которую метрах в десяти впереди нас продолжают раскатывать телохранители. Молодцы мальчики, работают неспешно, чтоб имелось оправдание их присутствия во время встречи. В точности как на тренировке.

Шесть.

Губы моего ученика чуть шевельнулись, что-то шепнули. Слов я не услышал, но смысл понял. Упрек. Не ошибся я, когда подметил разочарование в его взгляде, устремленном на меня там, в Скородоме. Надеялся он. Хоть и запретил мне что-либо предпринимать, а в глубине души ждал: не послушаюсь я его. Но утешать не время, наоборот. Я виновато вздыхаю в ответ и… отворачиваюсь от него, принимая услужливо протянутую мне одним из спецназовцев нарядную шубу, богато расшитую золотом.

Шуба – страховка. Я сам ее выбрал вчера в кладовых Постельного приказа, чтоб была и достаточно плотной, и в то же время легкой. Легкой, ибо ее изрядно утяжелили – шесть стальных пластин вшито внутрь на уровне груди. Две спереди, две сзади, и две по бокам. Если стрела угодит в любое другое место – можно подзалатать рану, Петровна вместе с Резваной в боевой готовности, а сердце лучше поберечь.

Пять.

Накидываю шубу на Годунова и его плечи опускаются. Не от ее тяжести – от неизбежности всего дальнейшего. Ссутулившись, он обреченно наступает на импровизированную дорожку.